А.Гауди(Antonio Gaudi)

Творения знаменитого скульптора-модерниста Антонио Гауди (1852-1926) Барселона это безусловно большая мастерская Гауди. Именно здесь самое большое скопление его творений! И это то что стоит увидеть однозначно.

Ремонт квартир в Донецке и обл.(ДНР) тел.066 898 97 41 Сергей
Легенда об Антонио Гауди О великом и достославном зодчем Антонио Гауди-и-Корнете, о друге и покровителе его доне Эусебио Гуэле, о чудном городе Барселоне и о несравненном соборе Саграда Фамилиа  

             Лет полтораста тому назад жил в Каталонии, в городке Реусе, некий

            Франсиско Гауди. Был он, по одним рассказам, медником, по другим -

            котельщиком, по третьим - кузнецом, а вернее всего - и тем, и

            другим, и третьим, ибо Реус был невелик, и хватало там одного

            мастера на все руки. Жил Франсиско небогато, но достойно, и об одном

            лишь беспокоился: как бы не остаться без наследника, поскольку, хоть

            и родила жена его Антония четверых детей, но двое старших умерли в

            младенчестве, да и выжившие, сын и дочь, крепостью здоровья

            похвалиться не могли.

            С великою надеждой ожидал Франсиско пятого своего отцовства. И вот в

            лето от Рождества Христова тысяча восемьсот пятьдесят второе, лишь

            только отпраздновали Ивана Купала, разрешилась Антония от бремени

            сыном. Немного, однако, радости принесло это дело родителям:

            ребенок, нареченный Антонио Пласидо Гильермо, был, по словам

            повитухи, не жилец на белом свете. Младенец и вправду хворал

            непрестанно и множество раз едва не отдал Богу свою невинную душу;

            но заступничеством Святой Девы выжил, и только остался слаб на ноги:

            не мог ни бегать, ни ходить долго, а слушать мессу отправлялся

            верхом на ослике. Франсиско же, видя, что сын, вопреки мрачным

            предсказаниям, на тот свет не собирается, начал мало-помалу

            посвящать его в тайны ремесла. Часами просиживал Антонио в отцовской

            мастерской, дивясь тому, как медь или железо, повинуясь человеческой

            воле, принимают новые формы, одна другой причудливее. Когда же не

            было работы - а играть с прочими детьми калека не мог, - он

            усаживался под деревом в саду и с равной любознательностью наблюдал

            за чем угодно: бегом облаков, полетом птиц, суетой муравьев;

            занимали его также камни и деревья, цветы и листья - ибо мир

            неисчерпаем, и пытливый ум всегда найдет себе зрелище по вкусу...

            Говорят, что именно в часы своих одиноких размышлений понял Антонио

            Гауди: это Провидение оставило его в живых для великих свершений.

            Каких именно - он по малолетству догадаться не мог, но ясно видел

            уже, что, сидя под деревом, ничего не добьется. И в один прекрасный

            день, сцепив зубы, он встал и зашагал, превозмогая боль в суставах.

            Прошел малыш тогда совсем немного, но каждый следующий день уводил

            его все дальше и дальше. Одиннадцати лет Антонио мог уже посещать

            католическую школу-коллегию наравне со сверстниками, а в семнадцать,

            когда закончил обучение, считался неутомимым пешеходом и

            непревзойденным знатоком окрестностей Реуса. Но еще до того

            прославился он глубокими суждениями, столь удивительными для его

            возраста, что напуганные учителя сочли бы их наущением дьявола, не

            будь юный Антонио безупречно благочестив и безгрешен.

            А коллегия эта стоит в Реусе и сейчас, с гордостью нося имя

            знаменитейшего из своих учеников - Антонио Гауди...

            II

             С детства поражался Антонио Гауди совершенству форм дикой природы;

            с детства же видел, что и человеку по силам создавать вещи, ничуть

            не менее совершенные, хотя и бесконечно далекие от замысла Божьего.

            И Антонио, одному из немногих, поведано было свыше: текут порознь

            эти два потока, но суждено им слиться в единую реку вечной и

            незыблемой красоты. Исподволь зрело в нем осознание своего

            предназначения, и когда настало время начинать самостоятельную

            жизнь, он уже твердо знал, какой путь ему уготован: не отвергать и

            не повторять природу, но дополнять ее. Жизнью Антонио стала

            архитектура, "летопись мира", как назвал ее лет за двадцать до

            рождения Гауди другой полубезумный творец в другой, северной,

            стране...

            Сперва, однако, будущему летописцу надлежало научиться писать; понял

            он это еще юношей, когда нашел в провинции Таррагона заброшенный

            монастырь и опрометчиво взялся за проект его восстановления -

            тогда-то и уразумел Антонио, что предстоит постичь ему еще множество

            разных премудростей. По счастью, и отец его, Франсиско, верил в

            предназначение сына и не стал делать из него местечкового кузнеца

            или лудильщика, а наоборот, снабдив деньгами, отправил учиться

            строительному делу в каталонскую столицу, древний и славный город

            Барселону.

            Две тысячи лет простояла Барселона, повидала всякое, а потому даже

            не заметила, как впервые прошел по ее улицам человек, коему

            предначертано было сравняться с нею славой - а ведь и впрямь

            называет сейчас мир Барселону "городом Гауди"! Сейчас, но не

            тогда... Десять лет полной безвестности ждали Антонио в Барселоне -

            вначале он расширял свои познания в кузнечном и скобяном деле, затем

            учился ремеслу столярному и стекольному, освоил также резец

            скульптора и молоток каменщика, а вторую половину десятилетия стоял

            у чертежной доски и снова сидел за партой в барселонской школе

            архитектуры.

            Столь сильно был увлечен Антонио мыслями о грядущих победах, что

            почти не касались его мирские соблазны. Всего две-три женщины

            промелькнули в его жизни, исчезнув из нее без следа; недолгое время

            вел он праздное существование денди, наряжаясь на последние деньги в

            дорогие одежды и вкушая изысканные яства. Но щегольству и мотовству

            судьба быстро положила конец: умерла мать Антонио, умер затем его

            старший брат (едва успев выучиться на доктора, он так и не сумел

            излечить собственные недуги); скончалась вскоре и сестра, да еще

            вместе с мужем, так что на попечении Гауди остались престарелый отец

            и малолетняя сиротка-племянница. И вряд ли кто упрекнет молодого

            зодчего, что за первый же свой муниципальный заказ - газовые фонари

            на Королевской площади - заломил он цену столь высокую, что

            городские власти Барселоны навсегда зареклись иметь с ним дело.

            Тогда же, в возрасте двадцати шести лет, получил Гауди диплом

            архитектора и дружеское напутствие всех преподавателей архитектурной

            школы - некоторым из них он здорово помог в строительных заказах,

            оставшись безвестным соавтором дивных проектов. "Вы, сеньор Антонио,

            либо гений, либо безумец!" - сказали учителя ему на прощание, и где

            же им было догадаться, что говорят они об одном и том же... "Это

            значит, что я наконец стал архитектором", - ответствовал Антонио Гауди.

            III

            Итак, гений Гауди явился в мир - явился во всеоружии, и не было на

            свете работы, которая оказалась бы ему не по плечу. Равнодушный к

            борьбе классов, возводил он одновременно машинный зал для рабочей

            артели и особняки для нуворишей, и уже эти первые его постройки были

            так прекрасны и необычны, что мгновенно разошлась по Каталонии слава

            о молодом архитекторе. Не каждый, однако, рискнул бы нанять его;

            говорили, будто богатейшего кирпичного фабриканта Висенса он едва не

            пустил по миру, строя ему дом - ибо во всем стремился Гауди достичь

            совершенства, а потому часто приходилось ему безжалостно ломать уже

            сделанное... Таким-то образом при всех своих талантах мог он, не

            найдя работы, умереть с голоду, не вмешайся снова Провидение,

            подарив Антонио достойный его великий Заказ и столь же достойного

            Заказчика. Известно было тогда в Каталонии некое братство,

            называвшее себя "Почитатели Святого Иосифа"; выступали они против

            власти машин и мечтали вернуть народ к прежним временам, когда жили

            люди простыми радостями и пуще всего на свете почитали Господа, а

            после Него - семью. Потому и затеяло братство возвести в Барселоне

            собор во славу Святого Семейства - Саграда Фамилиа. Поначалу-то

            возглавлять строительство должен был вовсе не Гауди, ведь немало

            было в Испании мастеров старше и опытнее. Но один из них, едва начав

            работы, смертельно разругался с братством; пригласили было другого,

            но и тот отказался, обидевшись, что не его выбрали первым; словом,

            не осталось никого, кто мог бы взяться за это дело, кроме Антонио.

            Тридцать один год исполнился Гауди, когда стал он набрасывать первые

            эскизы храма, надеясь возвести его лет через десять, но напрасны

            были эти надежды, ибо, как известно каждому, строил он Саграду до

            конца своих дней, да так и умер, не закончив...

            Таков был удивительный Заказ архитектора Гауди, однако не менее

            удивителен был и его Заказчик. Как уже было сказано, не всякий

            богатей отважился бы работать с Антонио, опасаясь разорения, но

            нашелся и такой, которому любые траты были нипочем. Звали его дон

            Эусебио Гуэль-и-Басигалупи, носил он титул короля, правда, всего

            лишь текстильного, и почитался в Каталонии первейшим богачом.

            Однако, не в пример прочим денежным мешкам, не прятал дон Эусебио

            свои песеты по банкам да подвалам, а все искал, на что бы истратить

            их, дабы сохранилась о нем в веках добрая слава. Пробовал он и одно,

            и другое, и наконец решил построить себе дом, доселе невиданный.

            Много желающих нашлось на эту работу, но, смертельно обидев всю

            архитектурную элиту Испании, выбрал магнат молодого Гауди, ибо уже

            первые проекты и постройки Антонио сказали Гуэлю лучше всяких слов:

            вот строитель, отмеченный Богом, и превзойти его на этом свете

            некому

            IV

             И Гауди постарался на славу, построив сказочно прекрасный дом,

            который именуют дворцом только потому, что более подходящего слова

            нет в языках человеческих; скорее пристало ему быть обиталищем

            небожителей, нежели людским жилищем. Сто двадцать семь колонн было

            во дворце Гуэля, и не нашлось бы среди них и четырех одинаковых;

            дымоходы на крыше -- и те имели каждый свою неповторимую форму, а

            насчитывалось их почти два десятка. Был отделан дворец снаружи

            мрамором, а внутри -- драгоценными породами дерева, слоновой костью,

            золотом и серебром; невиданных очертаний арки вели в подземные

            стойла и каретные сараи; насмерть сражал гостей дона Эусебио

            двадцатиметровой высоты вестибюль... Впрочем, ни к чему здесь

            прошедшее время, ибо украшает дворец Барселону и поныне, служа

            благородному музейному делу.

            Бессчетное количество раз переделывал Гауди свои чертежи. Не раз и

            не два приказывал он разрушать только что возведенные стены, часто с

            уже готовой мозаикой; скромная музыкальная комната из

            первоначального проекта превратилась в громадный зал с органом -

            воистину, только первому богачу Каталонии было по силам не

            разориться, строя такие дома. Часто укоряли Гуэля, что

            непозволительно много тратит он на свои причуды, и еще чаще - что

            расточительно потакает причудам Гауди. Но только смеялся в ответ дон

            Эусебио, и было отчего смеяться: ведь попрекали его как раз тем, чем

            он собирался прославиться. Не глядя, подписывал он сметы и счета, и,

            рассказывают, один-единственный раз упрекнул своего архитектора,

            заметив, что потратил тот маловато...

            Еще не задымил лес труб на крыше дворца Гуэля, а у Гауди уже не было

            отбоя от заказчиков. Были они, однако, не столь богаты и не столь

            щедры, как дон Эусебио, а потому приходилось Антонио всякий раз

            умерять свои фантазии ради куска хлеба - объемистого, правду

            сказать, куска... Но и без того каждое строение Мастера преображало

            любой город подобно прикосновению божественной длани, от коего в

            пустыне расцветают сады - все равно, строил ли он строгий

            монастырский колледж, суровый епископский дворец или же роскошный

            особняк. Не уставали дивиться барселонцы на Каса Батло, называемый

            иначе "Домом Костей" - точь-в-точь дракон с шишковатым хребтом,

            свернувшийся на груде обглоданных им скелетов; замирали прохожие

            перед Каса Мила - домом без единой прямой линии, очертаниями

            повторявший видневшиеся позади него горы и прозванный потому

            "Каменоломней"...

            Но и с Эусебио Гуэлем не расставался Гауди, обустраивал его поместья

            и текстильную фабрику, а несколько лет спустя задумали они вновь

            удивить мир, на сей раз не домом, а целым поселком. Купил в то время

            Гуэль на окраине Барселоны огромную гору, называвшуюся Пелада -

            Лысая, потому что на ней ничего не росло, - и затеял разбить там

            гигантский парк, а в парке построить шестьдесят роскошных вилл для

            продажи или сдачи внаем. Мечтал дон Эусебио, что будет этот парк

            краше всех парков на свете, а сделать его таким должен был Гауди - и

            не пришлось Гуэлю краснеть за своего архитектора. Все, что от него

            требовалось, выстроил великий зодчий: и стену вокруг парка, и ворота

            кованого железа, и белоснежную лестницу со скульптурами, и рыночную

            площадь, уставленную сотней колонн, а на колоннах этих, над рынком,

            устроил террасу, окруженную извилистой каменной скамьей - чтобы

            получить безупречную форму ее углубленного сиденья, заставил Антонио

            своих рабочих снять штаны и усесться в таком виде на мягкий еще

            раствор. А еще украшен был весь парк разноцветной мозаикой из

            кусочков стекла и фарфора - говорили, что потребовал Гауди

            расколотить для этого не одну сотню дорогих итальянских ваз.

            Был парк Гуэля так же совершенен, как и его дворец, со дня открытия

            и поныне наводняют его восхищенные толпы, но вот жить в нем не

            захотел никто - слишком далека оказалась Лысая гора от центра города

            и слишком круты ее склоны. Один-единственный участок из шестидесяти

            был продан, один-единственный дом построен, похожий на пирожное в

            бело-голубой глазури, - и поселился в этом доме никто иной, как сам

            Антонио Гауди...